Украинское военно-политическое командование в последние недели предупреждает, что россияне с января могут пойти в новое наступление. Потенциальной целью агрессора может снова стать столица. Однако есть сомнения, способна ли Россия собрать для этого необходимое количество сил и средств.
Есть ли признаки подготовки наступления с севера, действительно ли у россиян заканчиваются ракеты и на каком направлении может произойти очередной прорыв – в интервью РБК-Украина рассказал военный эксперт, полковник Сергей Грабский.
– Сейчас слышим прогнозы о новом наступлении россиян в январе – марте. Вы лично верите в возможность такого наступления?
– Вопрос вот в чем: мы не знаем, насколько они считают себя готовыми к проведению такого наступления. Циклические учения – это обучение, применявшееся к мобилизованным – россияне уже фактически завершают. Если они не будут проходить более тщательную тренировку – что собственно требует ситуация, но они, как правило, этого не делают – то они могут в феврале или в марте что-то сделать. Это если говорить о том количестве войск, которое у них есть реально.
Но есть еще такое понятие как логистические возможности. В абсолютно тепличных условиях, которые были для них до 24 февраля, когда им никто не препятствовал, россияне десять месяцев собирали двухсоттысячную группировку. Смогут ли они сейчас в условиях, когда ситуация для них стала гораздо сложнее, провести такой логистический маневр? Смогут ли они сейчас накопить нужное количество материальных средств, боеприпасов, горючего, чтобы проводить серьезные наступательные операции? С этим всем они могут не успеть.
Если говорить об их возможности провести какие-то тактические действия, то они вполне могут позволить себе проводить какие-то наступательные действия, прорывы. К примеру, в районе Сватово, куда они сейчас сгребают технику. Они могут пытаться проявлять какую-то активность на южном направлении, в район Мелитополя – Токмака противник также сгоняет технику и людей. О таких наступлениях мы можем говорить, что они реальны. Но во что-то более существенное сложно поверить.
– Сколько потенциально войск они могут собрать на территории Беларуси – либо только собственных, либо суммарно с беларуссами?
– Это зависит от того, для чего эти силы. Чтобы, например, атаковать Киев или чтобы атаковать наш так называемый северный коридор Ковель — Сарны — Коростень?
– Сейчас все же больше говорят о Киеве – что они снова хотят идти на столицу.
– Если мы в конце февраля смогли отбиться от такого огромного нашествия, то сейчас им нужно собрать более соответствующее количество сил и средств, чтобы это сделать. Здесь без тотальной мобилизации и втягивания себя в широкомасштабную войну не обойдется, но они себе этого позволить не могут.
– Если я правильно понимаю, когда они впервые шли на Киев в феврале, для этой операции они собрали около 40 тысяч войск. Но это были гораздо лучше подготовленные подразделения, чем те, что есть у них сейчас. И это наступление все равно закончилось для них провалом, даже ввиду того, что мы почти не были готовы к этому. Сколько бы им сейчас требовалось сил для этой операции? То есть какое количество войск может выглядеть для нас угрожающим?
– Это достаточно сложный вопрос. Если мы говорим о классике боевых действий, то еще ни один миллионный город – опыт нашей войны уже это доказал – не был взят военной силой. Поэтому, на мой взгляд, любое сосредоточение войск на этом направлении можно рассматривать как определенную авантюру. При попытке взять такой город и 40 тысяч растворятся, и 80 тысяч могут раствориться, 80 тысяч – это наш стадион "Олимпийский". Поэтому, я считаю, это изначально выглядит как авантюра.
Но дело в том, что они на такие шаги идут не в первый раз и они могут такую авантюру провести снова – например, они захотят сосредоточить какой-нибудь мощный десант, мобилизовать там всю авиацию, попытаться атаковать. Мы не можем исключить таких авантюрных действий, потому что они и раньше выглядели невозможными, однако россияне это делали. Но они для нас оказались ощутимо болезненными ударами, потому что любой прорыв противника на нашу территорию – это подвергать страшной опасности гражданское население.
Мы видели, что было в Буче и в Ирпене. То есть любой вражеский прорыв, даже если он будет неудачен с военной точки зрения, будет болезненным. Когда противник придет во второй раз, пощады уже никому из мирного населения не будет.
– Из тех движений, которые вы видите в Беларуси, передислокации техники, заявлений, есть ли основания полагать, что там готовится потенциальная наступательная операция?
– Да есть. Но признаки, свидетельствующие о подготовке потенциальной наступательной операции, отслеживаются еще с апреля.
– Какие это признаки?
– Их полно. Это, во-первых, циклическое проведение учений, достаточно подробное изучение мобилизационных ресурсов с припиской к воинской части, проверка готовности техники, готовности районов сосредоточения, периодическая ротация сил и средств. Мы постоянно говорили, что противник удерживает на границе с Украиной 6-8 батальонных тактических групп и одно подразделение сил специальных операций. Они ротируются, и в Беларуси готовится личный состав для действий именно в этих районах.
Это и подготовка аэродромной сети, которая фактически передана в руки россиян. Это и подготовка путей сообщения и районов разгрузки войск. Это и переброска дополнительных сил и средств противовоздушной обороны. Противовоздушная оборона в данном случае не рассматривается как именно оборона, а как средство прикрытия воздушных ударных группировок противника. Недавно беларусской армии передали комплексы "Искандер" и С-400. Плюс, за последние два месяца осуществляется постоянная передислокация в дозированном виде российских подразделений. За месяц-полтора количество российских подразделений выросло на 2,5 тысячи.
– Сколько их сейчас стало суммарно? Последняя цифра, с которой я была знакома – это примерно 10,5 тысячи.
– Где-то так и есть. То есть мы видим, что наращивание российской группировки осуществляется. И оно совершается не в течение одного дня. Фактически на сегодняшний день мы наблюдаем этап, за которым может последовать объявление частичной мобилизации в Беларуси, а мобилизационные ресурсы в небольших партиях все равно призываются на сборы. То есть подготовка к такому широкомасштабному мобилизационному развертыванию в Беларуси ведется.
Именно поэтому был месседж нашего Главнокомандующего и генерала Наева о том, что мы отслеживаем ситуацию и знаем о планах противника совершить наступление из Беларуси. С политической точки зрения это имеет смысл, учитывая, что мы предупреждаем противника о том, что мы в курсе его дел и отпор будет. В последние две недели я очень внимательно следил за вероятностью того, будет ли объявлена какая-то мобилизация и начнет ли противник формирование мобилизованных подразделений.
– Это в беларусской армии вы имеете в виду?
– Беларусь – это оккупированная территория. И я не делаю особой разницы между оккупированной территорией Донбасса и Беларусью, где никто не мешает россиянам объявить через своих марионеток мобилизацию и провести ее.
– Все же мне выглядит так, что Лукашенко удается "петлять"?
– У Лукашенко нет субъектности в Беларуси. Он обладает де-юре субъектностью. Де-факто при необходимости он может быть заменен на более удобную фигуру моментально. Вопрос будет решен таким способом, который выгоден Москве. На сегодняшний день его еще держат, потому что он выполняет функции репрессивного стабилизатора ситуации в Беларуси. Все понимают, что замена Лукашенко вызовет определенный дисбаланс в самой Беларуси. Во всяком случае, будет период определенной нестабильности, хотя я слабо верю в то, что это выльется в обдуманные действия какой-то оппозиции, и никто не гарантирует, во что это может перерасти.
Во-вторых, россияне посчитали, что на сегодняшний день Беларусь достаточно выполняет свои функции и пусть этот козырь пока что полежит в кармане. Они ведь могут еще рассчитывать на дополнительное формирование 65-тысячного корпуса беларусских сил, которые могут быть задействованы в сухопутной агрессии против Украины. А для Лукашенко и его хозяина в Кремле потери среди беларусских бойцов будут критическими, если они начнут какие-то активные наступательные сухопутные действия. Ведь идея наступления на Украину в беларусском обществе не слишком поддерживается. Как следствие, по стране могут начаться массовые акции протеста, которые нужно будет давить и отвлекать еще на них дополнительные силы и средства.
В то же время Беларусь справляется с отведенными ей задачами. Там продолжается развертывание воздушной ударной группировки. Есть зачатки создания сухопутных ударных группировок, в частности, объединенной группировки войск Союзного государства. Мы вынуждены на это реагировать и мы держим на севере силы и средства, которые были бы очень уместны на других направлениях. То есть задачи по ограничению маневра и отвлечению украинских Сил обороны беларуссы выполняют. Поэтому на сегодняшний день не возникает острой необходимости, чтобы беларусские сухопутные подразделения ввязывались в боевые действия на территории Украины, их время еще не пришло. Но это не значит, что там что-то решает Лукашенко. Такого решения просто пока нет.
– Есть ли основания полагать, что фронт фактически замер в том смысле, что нет значительных продвижений ни с нашей стороны, ни со стороны врага?
– Ни в коем случае. Динамика боев очень высока. То, что мы ее в Киеве или других городах не видим, не означает, что фронт замер. Там идет необычайное напряжение. В Бахмуте бои идут за каждый дом, за каждую улицу. Интенсивность боев там настолько высокая, что мы просто не успеваем менять карты и делать отметки, где кто находится, потому что за день позиции могут переходить 2-3 раза из рук в руки.
Когда мы говорим о Сватово, о луганском направлении, там противник отчаянно пытается нас отбросить, по крайней мере, на админграницу Луганской области. Мы тоже пытаемся прорваться. В один и тот же день противник нас оттесняет от позиций, а на другом участке мы прорываемся. Не прекращается обстрел наших территорий в Черниговской, Сумской, Харьковской областях. На юге продолжаются обстрелы, враг пытается создать линии обороны, мы стараемся усовершенствовать наши тактические позиции.
Поэтому с военной точки зрения я не могу согласиться с тем, что фронт замер. С политической или с зрительской точки зрения – да, мы не наблюдаем каких-либо значительных продвижений, освобождения территорий. Но все, что происходит сейчас, является составляющими той же задачи – освобождения наших земель.
– Как бы вы оценили сейчас шансы россиян полностью захватить Бахмут?
– 50 на 50. Они уже так давно бьются за этот город, что трудно вообще понять, что они хотят. Мое мнение: учитывая, что Бахмут не является выдающимся военным пунктом, он больше политический, здесь может сработать такое понятие как человеческий фактор. То есть в определенный момент россияне могут остановиться в связи с нецелесообразностью продвижения дальше. Или наоборот: они могут отчаянно рваться вперед, чтобы прорваться. Это все упирается в человеческий фактор.
– Есть версия, что им так необходим Бахмут, чтобы выйти в район Часового Яра, где есть водопровод, из которого они хотят возобновить водоснабжение в Донецк. Верно?
– Эта версия правдива, для них это может быть одной из целей. Технически Бахмут для них важен ввиду того, что он прикрывает два направления – на Славянск и Константиновку. И, взяв Бахмуту, они могут продвигаться дальше, на запад.
– Какое направление вы считаете самым перспективным для развития нашего наступления? Это, например, выход к Азовскому морю в Мелитополь – Бердянск, прорыв на линии Сватово – Кременная или, возможно, просматривается какой-то другой участок?
– Для меня объективно преобладающим является южное направление, в частности Мелитополь. Когда мы выходим на Мелитополь, мы решаем две задачи. Первая – мы рассекаем сухопутный коридор в Крым. Вторая – мы превращаем Крым в остров и вся его стратегическая ценность для оккупантов теряется с выходом на Мелитополь.
Мы можем это сделать. Это будет снабжаться и давлением из Угледара на юг, и нашим широким фронтом на правом берегу Днепра, откуда мы можем обстреливать противника. Мы можем расшатать оборону врага в этом направлении и создать предпосылки для молниеносного прорыва к Мелитополю. Россияне это осознают, поэтому стягивают под Мелитополь все, что только можно, туда идут эшелоны техники, дополнительный личный состав – это в Токмак, Мелитополь, Веселое. Создаются базы прикрытия в Приморске. Противник постоянно маневрирует в районе Новой Каховки.
И это говорит о том, какое значение они уделяют Мелитополю и насколько они четко осознают перспективы украинского наступления. Поэтому я сказал бы, что Мелитополь выглядит самой перспективной зоной, где противник может получить новое поражение. А это поражение будет для него катастрофическим.
– Есть ли у вас приблизительные оценки, какая у россиян ситуация с ракетами? От представителей власти мы слышали информацию, что у них остались ракеты на 3-5 или на 2-4 обстрела.
– Это глупость. У них есть советские запасы, они могут их постепенно восстанавливать. Поэтому говорить о том, что будет еще 2-3 удара – так не будет. Кроме того, они производят ракеты. Они сейчас работают над тем, чтобы нарастить интенсивность производства этих ракет. Это означает, что удары, возможно, не будут наноситься ежедневно или еженедельно, но удары будут каждый месяц.
То есть они будут наносить удары, поражающие нашу инфраструктуру и наносящие вред нашей инфраструктуре. Какая разница, будет ли это удар раз в месяц или раз в неделю? Они будут иметь возможность наносить удары до тех пор, пока у них будут крылатые ракеты или другие средства. К тому же никто не может гарантировать, что Россия не получит ракет из Ирана.
